Династия
Традиция школы
и школа традиции

Изделия семейной мастерской Мануиловых хорошо известны знатокам и ценителям русского церковного искусства. За тридцать лет работы художники создали впечатляющую коллекцию рельефных изображений на религиозные темы, образов Спасителя, Богороматери, библейских и местночтимых святых. Изготовленные по уникальной технологии медные иконы и другие культовые изделия из металла заняли отдельное место в подарочном фонде Патриарха и коллекциях высших иерархов Русской Православной Церкви — наместника Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архиепископа Феогноста, наместника Ново-Спасского монастыря архиепископа Алексия, бывшего наместника Свято-Данилова монастыря Архиепископа Евлогия, бывшего председателя отдела внешних церковных связей Митрополита Филарета, Викария Московской епархии, епископа Красногорского Саввы, бывшего председателя хозяйственного управления Московской Патриархии метрополита Мефодия. Один из складней, изготовленных к 1000-летию Крещения Руси, предназначался для подарка от Патриарха Пимена президенту США Рональду Рейгану. Некоторые работы, — в частности складень «2000-летие Рождества Христова», — переданы в дар Патриарху Алексию II. В 2007 г складень «Спас в Силах с праздниками» был подарен Папе Римскому Бенедикту XVI к его 80-летию. Произведения были приобретены подарочным фондом Президента России, российскими и зарубежными коллекционерами и меценатами. Работы Мануиловых экспонировались на выставках и ежегодных ярмарках православного искусства в Выставочном центре «Манеж», в Администрации Президента России, в Доме Правительства на Краснопресненской набережной, в Московской городской Думе

Художественная династия в современном социокультурном пространстве явление чрезвычайно редкое, если не сказать уникальное. И дело тут не в «оскудении» талантами, а в новом дискурсе творчества, отрицающем классические и современные культурные парадигмы: школу, традицию, трансляцию. Провозглашается не просто разрыв с предшествующим художественным опытом (что давно и успешно осуществил модернизм), а отказ от традиции как таковой. В предчувствии собственного конца искусство перестает быть культурным феноменом, превращается в интеллектуальную игру смыслов и коннотаций. В роли messagerа современный художник не нуждается в специальных знаниях и навыках, понятие «профессиональный цех» утрачивает для него всякое содержание. Творческие союзы выглядят, конечно, беспомощным анахронизмом на фоне экcцентричного постмодернистского мейнстрима, отражающего, увы, лицо эпохи. Между тем, слухи о конце школы как институции явно преждевременны. Почти незаметная в изобразительном искусстве (студии Белютина и Ситникова, кажется, были последними) школа сохранила свое значение в смежных областях — художественных промыслах, прикладном искусстве, архитектуре, иконописи, реставрации и других. Без всяких оговорок эти профессии можно считать творческими, причем, в отличие от «безродных» художников, здесь творчество основано как раз на преемственности. Неслучайно в этом секторе традиционно занято немало семейных мастерских, которые и есть основные трансляторы профессионального и культурного опыта. При сходстве трудовой организации, промысловые и ремесленные мастерские имеют существенные различия. Промысел — коллективная стратегия, нацеленная, в основном, на оптовый рынок и технологическую воспроизводимость, тогда как творческие мастерские — на авторские технологии и состоятельных заказчиков-ценителей. Каждое изделие уникально, цена, соответственно, высока, но оправдана. Приобретая вещь с авторским клеймом, покупатель платит не только за марку или имя художника, но и за повышение рейтинга принадлежащего ему собрания.

Со временем продукция мастерской приобретает знаковые функции, превращается в бренд — коллективную культурную ценность производителя. В свою очередь, через бренд, марку, в социокультурном пространстве презентуется и сама мастерская как обособленное сообщество. В этой связи нельзя обойти вниманием еще одно качество творческой династии, чрезвычайно важное в эпоху поиска идентичности и спроса на личную историю. История творческой мастерской — не что иное, как ее продукция. Именно поэтому, династия не нуждается в вымышленной истории, она сама история, в чем, безусловно, гарантия ее долговечности. Человек, принадлежащий творческой династии, как бы жертвует ей собственную биографию, получая взамен место в истории культуры. Мало кто помнит по именам многочисленных Бенуа, но все знают эту фамилию. В династии Фаберже трудились пять ювелиров, но в обыденном сознании «Фаберже» — имя нарицательное. Однако сказанное вовсе не означает, что династия лишает творческой индивидуальности принадлежащих к ней субъектов. Напротив, каждый из них добавляет в копилку корпоративного опыта новые художественные и технологические решения. Существующая не на подчинении, а на взаимодействии архетипов отец / сын = мастер / подмастерье династия — не только трансляция, но и личностный, неформальный контакт, особая психология и культура отношений, образование, удача в браке, взаимопонимание с детьми. Тем самым, династия (или ее единица — семья) выполняет и важнейшую социальную функцию — передачу из поколения в поколение основных культурных кодов, ценностей и установок. Главную из них можно обозначить как «продолжение», вкладывая в это слово самый широкий смысл. Один из предикатов традиции, продолжение — это необходимое условие существования, ибо что не продолжа- ется, то не сохраняется, исчезает. В этом смысле династическое сознание — одна из немногих возможностей и способов противостоять танатальному проекту постмодерна. Примет ли творческая династия этот трудней- ший вызов?

Московская семья Мануиловых — Александр, Ирина и их сын Филипп — имеет все основания считать себя частью творческой династии, представленной четырьмя поколениями скульпторов, живописцев, графиков, прикладников. Каждый из Мануиловых заслуживает отдельного представления, но объект нашего внимания — семейная мастерская, основанная Александром Аполлоновичем Мануиловым (1922–2003) в которой сейчас работают его сын и внук. Первые художники в роду Мануиловых — Аполлон Александрович и Ольга Максимилиановна познакомились в Училище живописи, ваяния и зодчества, и в самый разгар революции создали семью. Совместная жизнь длилась недолго, художники предпочли личную свободу. Аполлон остался в Москве, Ольга с детьми отправилась в поисках работы в Крым. О московской жизни Аполлона Александровича известно немного, будем считать ее прологом к главному произведению скульптора — памятнику Грибоедову. Немногим больше мы знаем об Ольге. В отличие от мужа, она непрерывно перемещалась: Крым, Ленинград, Ясная Поляна, и, наконец, в 1930-х, Киргизия. Созданные ею там монументальные образы примечательны разве что безупречным исполнением, гораздо более привлекательна мелкая пластика, в этом жанре Ольга Мануилова — автор настоящих шедевров. Однако главным объектом творчества художница сделала собственную жизнь, до последнего часа документируя мельчайшие ее подробности в дневниках. Следуя целой системе установок и правил, Ольга как бы предвосхитила новейшие течения вивризма и action art-а, возводящие в искусство действие, поступок. Нельзя сказать, что художница была избалована вниманием критиков, но тем хуже для критиков, не заметивших необыкновенную цельность ее личности. Долгая жизнь Ольги Мануиловой — пример осознанной и реализованной идеи свободы, хватившей на три поколения потомков.

Александр, сын Аполлона и Ольги, в середине 1950-х заканчивает художественный факультет ВГИКа, оставшись, кажется, равнодушным к отечественному кино, тогда еще не ощутившему живительного ветра итальянского неореализма. Гораздо больше его привлекают поездки в мекку художников — на побережье Белого моря, откуда он привозит северные иконы. Предполагал ли художник чем станет икона в его творческой биографии? Похоже, в то время он об этом не задумывается: работает в книге, много времени уделяет линогравюре, экспериментирует с новыми графическими техниками.
В 1970-е годы партия поняла необходимость приподнять железный занавес в области культуры. Фильмы Тарковского, спектакли Любимова, визиты Эллингтона и Шагала, Бульдозерная и Измайловская выставки. Искусство стало политической технологией. Икона — конвертируемой валютой.
Теперь трудно припомнить, кто пригласил Мануилова-старшего в тесную мастерскую под куполом Елоховского собора, откуда начался его путь иконописца. В 1982 году — он уже главный художник первого за советский период профессионального объединения иконописцев — Алексеевской Патриаршей мастерской. С середины 1980-х годов в ней начал работать сын Александра Аполлоновича Александр, — выпускник Строгановки, художник по металлу.

В 1983 году наместник Данилова монастыря архимандрит Евлогий благословляет Александра-старшего на создание образа благоверного князя Даниила Московского. Икона, помещенная сейчас над ракой святого, возможно, лучшее из произведений Мануилова-иконописца. Со временем у отца и сына появилась идея создания иконописной мастерской. Первоначально ее продукцией была писаная икона, затем — изделия из металла. Среди них — несколько окладов для богослужебных книг, выполненных в технике филиграни руками Ирины Мануиловой — профессионального ювелира. В конце 1980-х художники наладили производство технологически воспроизводимой металлической иконы. Символично, что первые образцы появились в год 1000-летия Крещения Руси. С тех пор прошло почти тридцать лет, собралась внушительная коллекция, заметно улучшилась техническая отделка моделей, появились новые художественные решения

Формат нашего очерка не предполагает искусствоведческой оценки произведений Мануиловых, однако законы жанра заставляют высказаться хотя бы с позиции зрителя, что, кстати, важнее, ибо Мануиловы работают не для искусствоведов. В коллекции мастерской выделяются поясные изображения фигур христианского пантеона, выполненные по моделям Мануилова-старшего. Возможно, потому, что в процессе работы (заметьте, речь идет о мельчайшей лепке), художник находился с первообразом в состоянии диалога, через изображение «изживая» себя, (мысль Уайльда, научно сформулированная Выготским), Святые Мануилова портретны, он работал и как канонист, и как художник. Это, кстати, объясняет, почему некоторые изображения излишне персонофицированы, как, например, совершенно особенный преподобный Серафим Саровский, словно слышащий обращенные к нему вопросы. Мануилов-старший оставил сыну непростую задачу — созданным им образам предстояло придать художественную завершенность, которую, к примеру, дает русской иконе металлический оклад или деревянный резной киот (Ветковская икона). Отмечая идентичность материала иконы и ветхозаветного Ковчега Завета (дерево и металл), постановления Седьмого Вселенского Собора, восстановившего иконопочитание, предписывали украшать иконы драгоценными окладами по примеру обложенного золотом Ковчега: «…обложи его чистым золотом, изнутри и снаружи покрой его; и сделай наверху вокруг его золотой венец» (Исх. 25:11). Не меняя сути предписания, Мануилов нашел собственное решение, подсказанное, быть может, примером старообрядческой «кивотки» — писаной иконы с врезанным меднолитым образом. Установленное правило здесь как бы переосмысливается: не металл обрамляет живопись, а живопись металл. Однако в отличие от «кивоток», обрамлением меди у Мануилова служит сама текстура доски, в которую образ не просто врезан, а довольно сильно заглублен, подобно тому, как дверные и оконные проемы в древнерусской архитектуре погружены в мощные порталы и люнеты. Случайно ли такое совпадение? Кто знает... Возможно, таким способом художник старался усилить трехмерность изделия, но, может быть, воспользовался метафорой Павла Флоренского, уподобившего икону окну в Горний мир. Однако медная икона не стала пределом технологичесих возможностей мастерской Мануиловых. В последнее время Александр и Филипп осваивают изготовление восковых икон, в раннем Средневековье пришедших в Россию из Греции и производимых до сих пор на Афоне. Не будем опережать события, но возможно скоро мы увидим первые образцы восковой иконы с клеймом Мануиловых. Пример творческой династии Мануиловых повторяет вечное движение искусства от идеи к образу. Экзистенциальная свобода Ольги и Аполлона нашла продолжение в духовной свободе их сына, сумевшего материализовать ее в созданных им образах, и передалась Александру-младшему, вместе с ответственностью за прошлое и будущее семейного дела. Наверняка, часть мощной энергетики рода унаследовал и самый молодой из Мануиловых-художников — Филипп, но ему еще предстоит ею распорядиться. Добавит ли он что-нибудь к наследию своего прадеда, деда, отца?